М.: Институт общегуманитарных исследований, 2015

Рябов Петр Владимирович - кандидат философских наук, доцент кафедры философии Московского Педагогического Государственного Университета.

"Карен Свасьян - философ, широко известный благодаря как своим замечательным (по яркости и содержательности) исследованиям об О. Шпенглере, Ф. Ницше, Э. Кассирере, А. Бергсоне, В. Гёте и превосходным переводам сочинений Ницше, так и глубокой оригинальностью, самобытностью, остротой и провокативностью своей мысли (особенно важна его книга "Становление европейской науки"). Он резко выделяются на сером и бесплодно унылом фоне современной русской философии, застрявшей на перепутье между догматически-схоластическим марксизмом, модным и пустым постмодернизмом и официально поощряемым клерикальным державничеством.

И новая книга этого мыслителя вполне соответствует его репутации - репутации интеллектуального провокатора и возмутителя кладбищенского спокойствия на забетонированном поле отечественной философии, - столь же феерически яркого, сколь и спорного и самоуверенного. Фирменный стиль Свасьяна: полное отсутствие абзацев (ибо мысль идёт холистически сплошным бурным потоком), фразы на несколько страниц, цитаты без перевода на множестве языков (за этим скрывается некоторое высокомерное и аристократическое отношение к читателю: кому надо, тот поймёт, ибо, как и Ницше, Свасьян пишет книги "для всех и ни для кого"), оракульски-пророческий тон и суггестивность, разящий наповал сарказм, хлёсткие афоризмы, бездна эрудиции, любовь к парадоксам и игра в конструирование новых слов - всё это вполне присутствует в книге. Многие мысли, сюжеты, образы повторяют старые работы Свасьяна (и среди этих вечных самоповторов: любимое им словечко "грекопадение", мысль об арабском средневековом искажении философии Аристотеля, излюбленное им противопоставление континентальной (немецкой) философской традиции (персонифицируемой в Гёте) британской традиции эмпиризма и ньютоновской механике).

Чтение захватывает с первых строчек. Ведь речь идёт не о мелочах, а о самой судьбе европейской культуры и философии. А философия рассматривается здесь как дело уникальной и целостной живой личности (а не какого-то её обрубка, будь то даже наше ratio), как "жизнь в мысли", как самопознание пантеистическим Богом-Миром самого себя, как прочувствование и переживание мыслей во всей их полноте. Любимые до обожания герои Свасьяна (Макс Штирнер, Гёте и, конечно, Рудольф Штейнер) и его любимые до презрения враги (Аристотель, Ньютон, Кант) вновь, как в книгах интонационно близкого ему Льва Шестова, выводятся здесь в полном боевом порядке на сцену, чтобы снова ожить в мысли автора (пантеиста, гностика и антропософа), который сводит их на очной ставке-дуэли. И диалог этих лиц, сражающихся на уничтожение, "до полной гибели всерьёз" - часть авторского монолога, идущего от книги к книге, искрящегося, захватывающего и безапелляционного. Ответы Свасьяна по большей части мне не близки, но его вопросы и то, с какой, давно забытой страстью, искренностью и масштабностью он их ставит, не могут не волновать и не мучить читателя.

Здесь, конечно, не место - пересказывать книгу. Поэтому ограничусь лишь несколькими замечаниями. Цель автора - вернуть человеку мир, вернуть философии - философа, вернуть мыслям - чувство, вернуть дух материи и природе. (С.9: "В философии... речь идёт не о познании мира, а о самом мире, потенцированном в познание". А "Мир в статусе познания - это внутренний мир философа"). В такой радикальной постановке вопроса привычные нам разделения и барьеры (субъективное/объективное, идеальное/материальное, мысль/чувство, Бог/мир) во многом утрачивают свой смысл. И с этой ключевой мыслью Свасьяна - о необходимости преодолеть анонимную "безликость" философии, через личное обретая универсальное, преодолевая разрыв между познающим субъектом-человеком и пассивным и обездушенным-обезбоженным миром-объектом - невозможно не согласиться. Другое дело: конкретные исторические оценки и рецепты. Многое в книге представляется мне либо чересчур декларативным, либо чересчур однобоким - в своём гностически-антропософском монизме. (Чего стоит, например, отождествление олимпийца Гёте и его истолкователя Штейнера непосредственно с самой философией (во всей её полноте и истине) при... полном отлучении от философии Канта и презрительном третировании неоплатонизма!) Подобно Ницше и Хайдеггеру, Свасьян уверен, что западная философия "оступилась" (в "двоемирие") уже в античности, совершив, в лице Платона и Аристотеля, своё роковое и самоубийственное "грекопадение" (забыв о связи и тождестве человека и мира, разделив "идеи" и "вещи" и противопоставив их друг другу). Это роковое "падение" окончательно обнаружилось лишь в XIX веке, обозначив крах европейской философии, впавшей в дуализм "вульгарного материализма" и "вульгарного теизма". Необходимо, по мысли Свасьяна (и его кумиров - Гёте и Штейнера) расширить личность философа до всего мира, расширить мысль до полнокровного чувства, расширить "гносеологию" до "онтологии и этики", убрать любые дуализмы и преграды - и искомый результат будет достигнут в этой новой оптике видения. Но сказать легче, чем сделать. Кто только не пытался осуществить нечто подобное: от Спинозы и Гуссерля до Хайдеггера, Соловьёва и Ортеги-и-Гассета! Однако таковы уж оборотные стороны достоинств сей книги - которую хочется перечитывать и с которой невозможно не спорить. Вполне можно не разделять философских оценок Свасьяна, его рецептов и политических предрассудков и пристрастий (в духе радикальных "новых правых"). Можно не разделять заклятой ненависти автора к англосаксонской философии и к Канту и его наивного антропософского восторга перед Штейнером, как новым пророком... Но, в любом случае, вопросы, поставленные с таким пылом, изяществом и горьким ехидством, невозможно обойти и забыть. Ведь мало кто из современных русских философов (погрязших в своём мелкотемье и академической схоластике) бесстрашно и самоуверенно ставит такие вопросы, с таким азартом и страстью воскрешает из небытия великих покойников и остроумно-дерзко volens-nolens втягивает нас в увлекательную и давно забытую битву мысли."