Если попросить человека, хоть немного разбирающегося в военной истории, назвать пять крупнейших военных мыслителей всех времен и народов - можно быть уверенным, что имя Клаузевица прозвучит в их числе. Многие знают знаменитый труд "О войне", гораздо меньше людей прочли его, и лишь совсем немногие хотя бы смутно представляют себе жизненный путь его автора. Между тем, Клаузевиц не был "кабинетным теоретиком", изучавшим войну с безопасной дистанции. Он сам активно участвовал в бурных событиях Наполеоновских войн, и его жизнь сама по себе могла бы стать сюжетом для приключенческого романа.

Отрывок из книги. Клаузевиц в России
Весной 1812 года ряды прусской армии вместе с Клаузевицем покинули два десятка офицеров, собиравшихся поступить на русскую службу. Конечно, в прошении об отставке писать о таких планах было нельзя, и официально король ввел строгие наказания за такой переход. Против Клаузевица даже было заведено дело.

В Россию он прибыл с рекомендациями Шарнхорста и Гнейзенау. Первый из них, чтобы не возбуждать французских подозрений, официально удалился от дел и жил как частное лицо в Силезии. В прошедшие годы он дважды ездил с поручениями в Петербург и пользовался большим уважением императора Александра. Гнейзенау весной 1812 года был направлен с военно-дипломатической миссией в Австрию, Россию и Англию. В конце мая он лично представил Клаузевица российскому императору в главной квартире в Вильне. Гнейзенау отрекомендовал своего молодого друга в качестве «одного из самых светлых умов с глубоким знанием военного искусства», особо отметив составленную Клаузевицем инструкцию для генералов, «которая превосходит все, что написано в этой области, и заслуживает того, чтобы быть переведенной на русский язык». Эта инструкция, к сожалению, не сохранилась.

Клаузевиц получил чин подполковника и был направлен в Генеральный штаб, но из-за незнания русского языка он в течение всей кампании так и не был привлечен ни к чему действительно важному. Сам он отчасти ожидал подобного развития событий, хотя и надеялся, что на высокой позиции сможет обойтись без знания языка. Однако он не мог ни понять поступающих донесений, ни передать волю своего командира нижестоящим инстанциям. В любой ситуации, требовавшей быстрых решений, времени на перевод не оставалось, и он не имел возможности участвовать в важнейших событиях. В ходе отступления 1-й армии от Дриссы на Смоленск он был помощником командира арьергарда графа Палена, однако не сумел оказать последнему никаких действительно значимых услуг. Тот же опыт повторился и в Бородинском сражении, где он был начальником штаба кавалерийского корпуса генерала Уварова, действовавшего на правом крыле русской позиции.

В промежутках между этими событиями Клаузевиц находился, фактически в качестве гостя, в одном из штабов. Пока российский император оставался в главной квартире, подполковник был придан генералу Пфулю, который пользовался особым доверием императора, а позднее являлся помощником обер-квартирмейстера 1-й армии полковника Толя. После оставления Москвы и отступления русских на Калугу Клаузевиц был направлен в Ригу, однако, проезжая через Петербург, добился своего назначения в главную квартиру графа Виттгенштейна, корпус которого находился на Двине, в тылу армии Наполеона. Именно в составе этого корпуса он участвовал в боевых действиях между Двиной и Березиной, а также в преследовании остатков вражеской армии.

Лишь дважды у Клаузевица появлялась возможность внести значимый вклад в происходящее — в самом начале и в самом конце кампании. В первом случае император дал ему поручение оценить состояние работ по сооружению укрепленного Дрисского лагеря на Двине, куда по совету Пфуля должна была отступить 1-я армия, чтобы принять там решающее сражение. В итоге Клаузевиц обнаружил, что работы далеки от завершения, сама местность весьма неблагоприятна, да и концепция оборонительного сооружения настолько неудачна, что нельзя было и надеяться на то, что система укреплений компенсирует весьма значительное превосходство сил противника. Открыто высказать эту точку зрения было нелегко, поскольку Пфуль был его шефом и соотечественником; однако ему удалось вполне тактично добиться того, что мысль занять оборону в Дрисском лагере была отвергнута.

Во втором случае речь шла о переговорах с генералом Йорком, которые увенчались подписанием Тауроггенской конвенции. Йорк прекрасно знал, что русские авангарды слишком слабы для того, чтобы отрезать ему путь отступления в Пруссию или помешать соединиться с Макдональдом. Он опасался, что французы узнают, что он вовсе не находился в критической ситуации, вынуждавшей капитулировать. Будучи пессимистом, Йорк в принципе сомневался в честности русских предложений. Поэтому он потребовал, чтобы в качестве представителя российского командования выступил бывший прусский офицер; на эту роль был назначен Клаузевиц. Ему удалось рассеять последние сомнения Йорка и оказать решающее влияние на подписание соглашения, значение которого сложно переоценить. Если бы Йорк не принял смелое решение, русские, возможно, не смогли бы преследоватьНаполеона к Висле; а если бы французский император смог закрепиться на Висле, переход Пруссии на сторону его противников вряд ли мог бы состояться.